 |
|
|
Памяти учителя.
Размещено на сайте: март 2011
Марк Львовский
ПАМЯТИ УЧИТЕЛЯ
Не тот учитель, кто получает воспитание и
образование учителя, а тот, у кого есть внутренняя уверенность в том, что он есть,
должен быть и не может быть иным. Эта
уверенность встречается редко и может быть
доказана только жертвами, которые человек
приносит своему призванию.
Лев Толстой
Барух Подольский – имя нарицательное. В русском языке репатриантов из России оно является синонимом слова учитель. Не будучи на первых порах моей жизни в Израиле знакомым с ним, я, постоянно слыша по радио голос его, пытался мысленно обрисовать себе его внешность, и у меня ничего не получалось. Помню, как в детстве меня поразил вдруг увиденный мной на фотографии диктор Левитан. Я не представлял себе, что этот голос имеет внешность. И почти так же я был удивлён, впервые увидев Баруха Подольского, человека, оказывается, небольшого роста, очень белого, – от белых брюк и рубашки до чистой, без единого тёмного волоса седины, - говорящего чётким, юношеским тенорком, очень общительного, знакомого со всеми и знакомого всем... Потом, встречая его на разных русскоязычных мероприятиях, я всегда поражался, как это получалось, что человека такого роста, всегда плотно окружённого людьми, всегда, тем не менее, было видно.
Его роль в деле освоения языка иврит репатриантами из России колоссальна. С 1992 года и до почти последнего дня своего он вёл передачи-уроки иврита на радио РЭКА, и каждый урок был для нас очередным открытием. Исключительно популярен у нас его словарь-книга и его электронное воплощение.
Его обучение ивриту было лишено мистики, которую так часто связывают с этим языком, он не придавал ореола великой значимости ни единому слову, он строго научно подходил к языку, его логике, его грамматике, его истории. Он не слагал молитвенно руки перед языком, а обучал ему.
Совсем недавно, 19 ноября 2004 года Барух Подольский в рамках проекта «Человек года – золотая девятка 2004», стал лауреатом премии в номинации «За вклад в науку, медицину и образование в Израиле».
Он знал массу языков. Генетический лингвист.
И мало кому так тяжело досталась дорога в Израиль... Дважды узник Сиона... И поверьте, «узник Сиона» это не литературный термин, а муки несвободы, голода, холода, унижений, борьбы за собственное достоинство и, наконец, за собственную жизнь.
И вот, Баруха Подольского не стало. Всего в возрасте 71 года! Не стало - его сожгла болезнь! О чём же так срочно возжелал поговорить с ним Господь? Кто знает? Я не собираюсь дискутировать со Всевышним, но Ему ли не знать, как нужен был нам Барух Подольский? Ему ли не знать, чего мы лишились?
Натан Приталь, программист, учитель иврита – Мы примкнули к нему, покорённые его бескорыстным, добровольным служением миссии учителя. Вы только подумайте, как много он сделал, как был популярен и как начисто был лишён тщеславия, желания паблисити, пиара. Ему хватало того, кем он был. Он не был очень уж весёлым человеком, но человеком остроумным, любителем всяческих баек был несомненно. И потрясающе коммуникабельным. Он мог беседовать с человеком любого уровня и, мне думается, на любую тему. Однажды я проходил мимо кафе на улице и через окно увидел его, увлечённо беседующим с кем-то. Не стал мешать. А на следующий день он говорил мне: «Что же вы не подошли? Я беседовал с человеком, которого видел в первый раз в жизни! И был бы очень рад, если бы вы избавили меня от него!» Барух Подольский... Да будет светла память о нём...
... В прошлой жизни он, естественно, звался Борисом. Родился в Москве, в 1940 году в учительской семье. Отец, Семён Моисеевич Подольский, родом из Украины, мать, Дора Борисовна Кустанович, родом из Белоруссии. Она закончила политехникум в Белоруссии, который готовил преподавателей на идише, но пришлось преподавать русский язык. Отец воевал, был рядовым солдатом, пулемётчиком, имел несколько медалей. В 1943 году получил тяжёлое ранение в ногу, ему грозила ампутация, но хирург спас ногу. Война для него кончилась. Поступил на исторический факультет МГУ и по окончании его он стал преподавать в школе историю.
Рос Боря в рабочем районе Москвы. Район назывался Дорогомилово. Со смаком лингвиста, счастливо улыбаясь, Барух рассказывал о происхождении этого слова – оказывается, популярные в том месте извозчики постоянно кричали: «Дешево – гнило, дорого – мило!» Вот вам и Дорогомилово...
Пошёл в школу. Знал к тому времени только русский язык. Это может показаться странным, так как дома мать и отец пользовались и русским, и идишем. Семья была еврейской. Мама и папа часто ходили в еврейский театр ГОСЕТ. Вернувшись из театра, увлечённо рассказывали о спектакле, напевали мелодии из него. Справляли еврейские праздники. Пели еврейские песни. Но очень тихо... Они жили в коммунальной квартире, где одна из соседок была ярой антисемиткой. Потрясая партийным билетом, она вопила на общей кухне, намекая на Бориных родителей: «Я не допущу, чтобы евреи обучали русских детей!»
Мама начала обучать Борю языку идиш, когда ему исполнилось девять лет. На всю жизнь запомнил первый на идише прочитанный рассказ Шолом-Алейхема «Ножичек». В отличие от многих своих сверстников-евреев он не скрывал своей национальности. Поэтому частенько приходилось драться.
Конец сороковых и начало пятидесятых - страшные годы советского еврейства -убийство Михоэлса, закрытие ГОСЕТа, ликвидация всех еврейских учреждений, арест, а затем и убийство практически всех крупных деятелей еврейской литературы. Мама поседела за один год...
С годами интерес к еврейству возрастал. Появился осознанный интерес к языкам вообще и, в частности, к ивриту. К одиннадцати годам папа по бабушкиному молитвеннику научил Борю читать на нём.
К концу школьной учёбы понял, что хочет заниматься только языками. Желательно семитскими – ивритом и арабским. По окончании школы поступил во вновь образованный Институт стран Азии и Африки при МГУ. Оказался в группе языка хинди. Одновременно начал интересоваться китайским, корейским, монгольским (что там, в Азии есть ещё?!), при каждой возможности бежал на лекции по арабскому языку, не остывал интерес к ивриту.
Однажды, в Московской синагоге на праздник Симхат Тора, сотрудник израильского посольства протянул ему молитвенник, который он быстро сунул в карман и, сообразив, что за ними могут наблюдать, тотчас удрал.
И очень скоро они всей семьей приняли очень важное для себя решение: несмотря на риск, сблизиться с людьми из израильского посольства, получить хоть какую-то информацию об Израиле. Это было осознанное семейное решение. Мама вспомнила того премудрого пескаря, который всю свою жизнь дрожал от страха, и заявила: «Не хочу больше быть премудрым пескарём»...
Боря с мамой и сотрудник посольства Элиягу Хазан встретились в условленном месте, и мама вдоволь поговорила с ним на идише. После этого Хазан стал приносить Боре в синагогу журналы и газеты на идише, принёс иврит-русский словарь Певзнера, потом солидный том истории евреев на английском языке. Передача книг осуществлялась весьма просто: Хазан отправлялся якобы в туалет, располагавшийся в подвальном этаже синагоги, Боря – за ним, там ему вручался небольшой пакет, и он покидал синагогу.
Подпольная, но вовсе не антисоветская (увы, только по мнению Бори) деятельность. В 1957 году, Хазан был выдворен из СССР, но его дело продолжили его коллеги из израильского посольства. Так продолжалось вплоть до ареста.
Летом 1957 года, когда Боря окончил первый курс университета, в Москве проходил Международный фестиваль молодёжи и студентов. Впервые в истории в СССР приехала крупная делегация из Израиля – двести человек!
В поисках израильтян он носился по Москве вместе со своей подругой, будущей женой Лидой Камень, дочерью дальнего родственника Иосифа Марковича Камня, жившего в Днепропетровске. С делегатами из Израиля Боря разговаривал на английском, на иврите знал тогда лишь отдельные слова.
После фестиваля отец нашёл для него учителя иврита - восьмидесятилетнего еврея Григория Давидовича Зильбермана. Спросили его:
- Сколько вы берёте за час?
- Деньги за иврит? – удивился старик. – Если за иврит платят, то кровью... Вы ещё не передумали? Тогда начнём.
Его трижды арестовывали... Последний раз вместе с учеником.
Потом с Борей занимался отлично знавший «живой» иврит араб, палестинец, коммунист, выдворенный из Палестины ещё британцами.
Инна Раковская, учитель иврита – Скажу, перефразируя Достоевского, что мы все вышли из Подольского. Все...
А 25 апреля 1958 года маму и его арестовали – вечером, у входа в дом...
Нет, нет, никто на них не донёс. Просто за всеми, немногочисленными тогда иностранцами следили и, естественно, Борю и маму засекли. Потом в доме поставили «прослушку» - уже упомянутая соседка-антисемитка с радостью позволила поставить её в своей комнате, отделённой от их комнаты лишь фанерной стеной.
Был ещё один момент в этом деле: мама написала статью «О положении евреев в Советском Союзе» и послала её в Израиль. Статью опубликовали и маму, конечно, «вычислили». Такая, вот, у него была мама – Дора Борисовна Кустанович...
Следствие шло с 26 апреля 1958 года по январь 1959 года. Грозили даже расстрелом за связь с заграницей, антисоветскую агитацию и пропаганду. А юный «преступник» заставлял следователя переписывать протоколы допроса. Два с половиной месяца просидел в одиночке. Не было никакого психоза, никакой особой нервозности, ну, может, только в самые первые дни, когда действительно всё казалось кошмаром, когда казалось, что вот откроет глаза, и весь этот ужас исчезнет, и он окажется дома...
Всего арестованных по этому делу, было семь человек – папа, мама, Боря, Тина Бродецкая, её отчим Дробовский, уже упомянутый старик учитель Зильберман и отец Лиды – они высылали ему некоторые из полученных от израильтян материалов.
Обвинили по двум статьям: «Антисоветская агитация и пропаганда с использованием национальных предрассудков» - статья 58-10, часть вторая, и «Участие в антисоветской организации» - статья 58-11. Но осуждённым повезло – начато было следствие, когда по статьям 58-10 и 58-11 могли осудить до десяти лет, а закончили следствие, когда вышел новый закон, по которому по этим статьям можно было дать «только» от трёх до семи лет.
Боря своё положение чуть не усугубил совершенно мальчишеской выходкой. Под весёлое настроение, за несколько дней до суда написал стишок, по его признанию, в первый и последний раз в жизни. Вот он:
Двадцатый съезд историческим стал в жизни нашей -
На нём Хрущёв заварил весьма крутую кашу:
Критиковал культ личности Сталина он смело,
И съезд Никите повелел исправить дело.
И тогда решил Никита, исходя из принципов марксизма,
Что не может быть без кукурузы коммунизма.
Критиковать же если кто посмел за то Никиту,
Он в тюрьмы тех сажал без волокиты.
И осталось от свободы слова
Что волос на голове Хрущёва.
Ничего себе забавы юного Подольского! Если даже не судить его за качество стихотворения, то за содержание он мог схлопотать себе срок до конца жизни! Но пронесло...В итоге: родителям дали по максимуму – семь лет исправительно-трудовых лагерей усиленного режима, ему – пять, Тине Бродецкой – два, её отчиму Дробовскому – полтора, бедняге Зильберману – год (но сидеть ему оставалось меньше месяца), будущему тестю – три года.Мужчин отправили в Мордовию, в так называемый Дубровлаг. Женщин – в единственный существовавший тогда в СССР женский лагерь для политических в Кемеровской области.
В Дубровлаге лагере Боря познакомился с сионистами: Давидом Хавкиным из Москвы, Анатолием Рубиным из Минска...
Вениамин Файн, известный «отказник», учёный, писатель – Поражали его высокий профессионализм, работоспособность, добросовестность, точность. Всегда всё в срок. Всегда ровный, без истерик, обид, злопамятства...
Переводили из одного лагпункта в другой. В одном из лагпунктов подобралась славная еврейская компания. Был среди них и ленинградский писатель Кирилл Успенский. Он знал английский язык, и жена привозила ему книги на английском языке. Одной из книг был потрясший Борю «Эксодус», который они совместно перевели с английского на русский.
А когда его перевели в 17 лагпункт, он впервые после суда увидел маму. Это был уже 1961 год...
|
Узник, 1960 г.
|
Был в его лагерной эпопее и момент, когда он мог заниматься... ивритом. Дело в том, что некоторое время он с отцом находился в соседних зонах. Соседом оказался старый еврей из Киева, Меир Дразнин, прекрасно знавший иврит, и отец с его помощью составил рукописный словарь – иврит-русский и русский-иврит, так что составление словарей стало для Баруха наследственной работой.
Боря заговорил на иврите именно в лагере и именно с отцом!
Отбыл свой срок. Получил свидание с матерью. Потом отправился в город Александров, что в 105 километрах от Москвы. Стал работать подручным, рыл ямы. Устав от рытья, пошёл в местный КГБ и сказал, что если они не против того, чтобы он приносил стране пользу, как учитель, а не как землекоп... Оказалось, они ничего не имели против. И он отправился в село в десяти километрах от Александрова, снял там комнатку и три года учительствовал. Преподавал немецкий язык.
Работая в школе, поступил в Московский институт иностранных языков, на заочное отделение английского языка.
Каждую неделю ездил в Москву. Однажды увидел афишу: «Песни на идише. Исполняет Нехама Лифшицайте». И кого, вы думаете, он встретил на концерте? Тину Бродецкую и Давида Хавкина! Тут же восстановилась старая дружба. Хавкин немедленно познакомил Баруха с сионистами - москвичами Виктором Польским и Давидом Драбкиным, рижанами Довом Шперлингом и Мирьям Гарбер. Они уже вовсю занимались сионистской деятельностью, и он быстро включился в неё. Это было год 1965...
Мама и папа, освободившись, поехали в Житомир. В Москву путь им был закрыт.
В 1966 году он и его давняя подруга Лида Камень поженились и переехали на Украину, в город Краматорск. Лида, металлург по образованию, нашла там работу на Новокраматорском машиностроительном заводе. Одна из первых на заводе освоила компьютер, занимавший в то время целый зал. И его приняли на работу на этот завод – в бюро технических переводов. И вдруг, летом 1967 году его вновь арестовывают и допрашивают по поводу Давида Хавкина и ещё нескольких знакомых. Он от всего открещивался, а по поводу отчаянного сиониста Хавкина заявил, что того интересуют только девушки. В итоге Баруха обвиняют в... хулиганстве и дают два года лагерей. На этот раз он сидел в уголовном лагере в Макеевке Донецкой области. Ну что делать?..
Сидит себе в лагере и вдруг узнаёт, что родители подали документы на выезд в Израиль. Это был уже 1968 год. А в 1969 году они получили разрешение, и Боря заверял у лагерной администрации свое согласие на их отъезд.
Вскоре после освобождения они с Лидой получают вызов от родителей и немедленно берутся за подачу документов на выезд. Через два месяца - отказ по причине «нецелесообразности выезда в Израиль». И точка. В этот день, в день получения отказа, в Израиле скончался отец - сердце...
Нехама Лифшицайте, великая певица на идише – Реалист, веривший в чудо... Добрый человек с высочайшей духовностью... Он светился... Его отношение к людям – улыбка... И такой сильный, умеющий стоять на своём... Боже, кого мы потеряли!..
И началась борьба за выезд...
В это время полыхает «Дело о самолётчиках», встревоженные власти, чтобы снизить международное давление, начинают давать евреям разрешения, а Боре и Лиде в ОВИРе заявляют: «Вы здесь сгниёте, потому что мы знаем, с кем имеем дело, и знаем, с кем вы общаетесь». Убитые, возвращаются домой, и вдруг мамин звонок из Израиля: «Боря, я знаю, что начали давать разрешения, и если я не получу в ближайшее время от тебя положительного сообщения, то отправлюсь на Запад и устрою им невиданный скандал!» И тотчас в трубке раздаётся мужской голос:
- Кто говорит?
- Дора Подольская!
- Откуда?
- Из Израиля!
- Продолжайте разговор!
Это было потрясающе! Через пять дней Лидиных родителей вызывают в ОВИР, и они возвращаются с визой на руках! А через два дня вызывают и его с Лидой, вручают визы, дают две недели на сборы и предупреждают: «Только не проситесь обратно!»
И он никогда к ним не просился. Только один раз был в Москве – но не просился, его пригласили.
Жизнь в Израиле сложилась хорошо. Лиду, правда, после многих перипетий взяли на работу в авиационную промышленность, где она проработала инженером без малого двадцать лет. Мама работала в библиотеке Тель-Авивского университета. А Барух (с Борей покончено!), так как реальной профессии не было, поступил в этот университет на первый курс и последовательно сделал первую, вторую и третью степень. В 1974 году прошёл месячный курс молодого бойца в Армии Обороны Израиля и с тех пор каждый год ходил в «милуим» - служил то в Синае, то на границе с Иорданией, а во время военной компании «Шлом а-Галил» («Мир Галилее») в 1982 году находился в Ливане.
Время от времени подрабатывал переводами. Начал преподавать в университете с марта 1973 года, когда ему предложили вести практические занятия по фонетике семитских языков, и скоро взяли в штат университета.
Преподавал на иврите ивритоязычным студентам...
Выпустил «Грамматику иврита» на русском языке – маленькую, компактную книжку для изучающих иврит в России. При его активном участии карманным форматом был издан «Самоучитель иврита», и туристы благополучно провозили его в СССР. Самоучитель перепечатывали много раз, и он разошёлся по десяткам городов СССР. Общий тираж достиг 300 000 экземпляров! Написал книжку – «Практическая грамматика языка иврит». Точно так же, как и самоучитель, издали и её карманным форматом, и она была страшно популярна в СССР.
В 1990 году, уже в разгар «перестройки», его буквально заставили заняться написанием иврит-русского и русско-ивритского словарей. Работа была адская... Двухтомный словарь был издан в 1992 году – по 26 000 слов в каждом томе.
Около четырёх лет словарь существует в электронной форме. Огромное преимущество такого словаря состоит в том, что его можно непрерывно совершенствовать.
Какое же это всё-таки счастье – заниматься любимым делом во благо своего народа!
Каким ты был счастливым человеком, Барух Подольский!
Лазарь Любарский, узник Сиона, публицист – В свои двадцать четыре года он уже отсидел пять лет лагерей… Как он увлёкся сионизмом, идеей отъезда в Израиль! И это знание невероятного количества языков! Через две недели после приезда в Израиль он уже выступал на митинге, посвящённом узникам Сиона. Сколько в нём было энергии – он летал между Хайфой и Беер-Шевой с лекциями, уроками… Как он красиво говорил! Как всё запоминал! Я подарил ему полное собрание сочинений Шолом-Алейхема на идише, и он сыпал потом шутками и поговорками, как самый умный местечковый еврей! Невыразимо жалко… Сил нет думать о том, что его не стало…
Барух Подольский был жёстко правым человеком. Был убеждён, что левые совершают ошибку за ошибкой, что история ничему их не учит. Он рассказывал: «Достаточно вспомнить, как они молились на Сталина. Вспоминаю, как на давней демонстрации в Иерусалиме, посвящённой требованию освободить «узников Сиона», появился плакат, на котором была изображена красная звезда со знаком равенства с фашистской свастикой. К этому плакату подошли две дамы, и вы бы видели, с каким ужасом они взирали на этот плакат! «Как это можно?! Это возмутительно!» Тогда я подошёл к ним и рассказал, что своими руками откапывал трупы в безымянном овраге, в нескольких метрах от которого высилась лагерная вышка с красной звездой. Это были трупы убитых или умерших от непосильной работы зеков, не похороненные, а просто брошенные в овраг, немного присыпанные землёй, причём лежали они валетом, чтоб меньше было возни с ними. И командовали этим «захоронением» коммунисты - лагерное начальство».
Он очень не любил левых. «Или они сами – и это в лучшем случае – заблуждаются, или сознательно вводят в заблуждение других. Мне в университете часто приходилось спорить о политике – я резко выделяюсь там своими правыми взглядами, эдакая белая ворона».
Он не был религиозен. Углубление в иврит не вызывало у него мистического чувства. «Когда мне говорят, что у иврита особая логика, своеобразная структура и так далее, то я отвечаю: «Извините, она не совсем своеобразная, она точно такая же, как и в арабском, эфиопском, аккадском и других родственных языках. Более того, поскольку я занимаюсь ивритом, я вижу, как иврит развивался; даже в тексте Торы чётко различаются языковые слои по их древности. И разница в них во много веков! Например, Песнь Деборы - самая архаичная часть Торы, а, скажем, Книга Иова – очень поздняя, в ней уже есть заимствования даже из греческого языка. Так что научный подход, по моему мнению, наоборот, препятствует мистическому восприятию языка иврит».
А как же ивритские буквы, сотворившие мир? Он отвечает немедленно – «Детский лепет! Годится для малограмотных...» И тут же рассказывает интереснейшую историю с ивритским словом חשמל.
- Мы знаем, что сейчас это слово означает «электричество». В Библии же оно встречается всего два раза и обозначает «нечто в огне», толком мы и не знаем, что это такое. Во время же перевода Библии на древнегреческий это слово перевели, как... «электрон» - сплав золота с серебром, в то время очень известный материал для изготовления дорогой посуды. Пришло время первых опытов по электричеству - натирали янтарную палочку шерстяной материей, и янтарь приобретал свойство притягивать к себе пыль, пушинки и так далее. Но янтарь по-древнегречески тоже назывался «электрон», поскольку по цвету похож на тот самый сплав золота с серебром. Так прихотливо из слова «электрон» вышло слово «электричество», отсюда электричеством стал и наш חשמל...Его можно было и здорово рассердить, доказывая, например, что «колбаса» произошла от ивритского כל בסר Ненавидел эту примитивную, народную филологию.
Рассказывать о Барухе Подольском и не рассказывать о его жене Лиде, всё равно, что читать книгу через строчку. Они так подходят друг к другу, они так одинаково мыслят, они так одарены, у них даже рост друг для друга подходящий... Они существовали неразрывно...
Она – я уверен - скоро напишет о муже книгу и всё в ней расскажет, расскажет о счастливой паре, с таким достоинством и талантом прошедшей такую трудную, длиной в 45 (а по неформальному расчёту и все 55) лет жизнь...
זכרונו לברכה
Марк Львовский
Перепечатка, переиздание или публикация материалов этого раздела в любом виде без разрешения администрации сайта запрещены.
|
|
