 |
|
|
Из Израиля – с любовью.
Из Израиля – с любовью
Вызовы от Доры для Баруха и меня, а также – отдельно – для моих родителей, прибыли в Краматорск по почте 1-го августа.
10 августа кончился второй срок заключения у Бори. Когда он вышел из лагеря, он весил меньше 40 килограмм…
|
Барух Подольский в августе 1969г. |
В тот же день я подала заявление об уходе с работы, а мой отец подал в институт просьбу о выходе на пенсию. Обе просьбы удовлетворили. Это избавило нас от необходимости представлять «характеристики с места работы» – издевательское требование советских властей к подающим просьбу на выезд из СССР. Свою кандидатскую диссертацию, уже отпечатанную и готовую к сдаче, я уничтожила.
Собрали мы все нужные документы, заполнили анкеты, и я поехала в Донецк подавать в ОВиР заявление о выезде в Израиль. Принял меня сам начальник и сказал, разыгрывая удивление:
- Куда? В Израиль? Уж скорей просились бы на Марс! В Израиль нет выезда из Советского Союза.
- Как же нет, – говорю, – если два месяца назад получили разрешение и уехали из Житомира родители моего мужа.
- Не может быть! – улыбается нагло, – Я не могу принять у вас заявление.
- Я обжалую ваш отказ в Киеве.
- Жалуйтесь, сколько хотите. Мы ваши заявления не примем.
Я развернулась и отправилась на вокзал, на Киевский поезд. В Киеве, в приёмной Республиканского ОВИРа, выкладываю бумаги перед совслужащей:
- Донецкий ОВИР отказывается принять, - говорю.
Из двери за её спиной появляется начальственное лицо:
- Товарищи, видимо, не в курсе. Поезжайте обратно в Донецк, мы им разъясним ситуацию. Документы у вас примут.
Действительно, приняли. Это произошло 22-го августа. С этого дня мы начали отсчёт: через 60 дней должны дать ответ!
От Доры Борисовны приходили замечательные открытки – и лаконичные письма. Она с Семёном попали в центр абсорбции в Кармиэль, тогда ещё совсем маленький городок в Галилее.
«Учим иврит. Жарко, Семёну трудно ходить. Спасибо Итте и Иосифу, они помогают. Считаем дни: 21 октября должен прийти ответ вам. Надеемся.»
Итта и Иосиф – это семья Хорол, приехавшая из Риги одновременно с Дорой. Они оказались в том же центре абсорбции в Кармиэле и, подружившись с Подольскими, очень много им помогали.
Барух получил предупреждение: обязан работать. На тот же завод взяли его, но уже не в переводчики, а подручным токаря в цех. Всё же лучше, чем в лагере.
По правде говоря, мы как раз в те октябрьские дни совсем поверили, что советская власть нас выпустит, наконец, из своих когтей.
- Зачем мы им тут нужны? – говорил Барух, и я охотно соглашалась.
Но советская власть рассудила иначе. Ответ пришёл точно на 61-й день после подачи документов, 22 октября: «отказать… ввиду нецелесообразности…»
Какие цели, какая сообразность? Бессмысленность ответа была очевидна. Тем больнее был удар. Вызвать Дору к телефону не удалось, написали письмо.
В этот день, 22 октября 1969 года, в Израиле скончался Семён Моисеевич Подольский, отец Баруха: сердце его не выдержало. Но мы не знали об этом.
Дора позвонила через 7 дней. Боря схватил трубку, закричал с горячностью:
- Мама, нам отказали, но мы будем бороться, так что вы держитесь!
И в ответ услышал:
- Борик, папы нет…
- Папы нет… – Борис выронил трубку.
Заплакала моя мама: Сёма был не только любимый двоюродный брат, но и друг детства. Они и родились почти одновременно. Ему, как и ей, было 63 года.
Но горевать было некогда. Мы все понимали, что «если не на Ближний Восток, то власть отправит на Дальний» – была тогда в ходу такая невесёлая шутка. Мы обжаловали отказ в Киев, в Москву, послали протест в Верховный Совет. Я повезла в Москву копии всех наших протестов, и вскоре их уже зачитывали в русских радиопередачах БиБиСи и Голоса Америки.
Мы были не одни теперь, «евреи в подаче» – это стало уже явлением обычным в Киеве, в Москве, в Минске. Правда, в Краматорске мы тогда оказались единственными. Однако, нашлось несколько друзей, которые стали спрашивать, как получить вызов из Израиля, как достать учебник иврита, как живут в Израиле. Мы охотно делились своими богатствами, в том числе – давали им читать письма от Доры Борисовны.
Я привезла из Москвы учебники иврита, и мы все дружно взялись учить язык. Самоучитель Шломо Кодеша стал моей любимой книгой.
Барух учил иврит раньше, с шестнадцати лет, и потом продолжал заниматься ивритом в Мордовских лагерях. К 1969-му году он уже довольно прилично мог говорить, читать, писать. А главное – он знал грамматику языка. Он вообще усваивал грамматики разных языков каким-то врождённым инстинктом. Грамматику иврита, математически логичную и стройную, мог рассказывать в любое время дня и ночи.
Мой отец в его 68 лет обладал прекрасной памятью. Он стал учить иврит по учебникам «Элеф милим» («Тысяча слов»), вскоре перешёл ко второй части, потом к третьей, мне за ним было не угнаться. Он даже стал переводить на иврит свои конспекты лекций по электротехнике. Для этого ему нужна была терминология, и он попросил в письме к Доре Борисовне прислать что-нибудь из учебных материалов Хайфского Техниона. Он не очень надеялся, что она сумеет выполнить такую просьбу, но месяца через два по почте пришла бандероль из Хайфы, с обратным адресом «ректор Техниона», и в ней «Едион» – толстый справочник учебных планов Техниона на текущий учебный год.
В письме Дора написала нам, что обратилась к ректору Техниона, рассказала ему о нашей семье и о просьбе Иосифа, и тогда ректор велел своей секретарше отправить на наш адрес в СССР «Едион». Отец проработал этот справочник от корки до корки, составил свой словарик научных терминов. Он занимался ивритом буквально день и ночь – хотел стать преподавателем в Израиле, несмотря на свой возраст.
Забегая вперёд, скажу, что эту свою мечту мой отец осуществил в полной мере: приехав 1971-м году в возрасте 69 лет в Израиль, он стал преподавателем в Холонском Технологическом институте (тогда это был филиал Тель-Авивского университета) и проработал полных 10 лет, с 1971-го до 1982-го года, создал электротехническую лабораторию, написал на иврите и издал два сборника задач и учебник по электрическим машинам. Он умер в Израиле 1982-м году, пережив Дору Борисовну на 2 года: её мы похоронили в 1980-м.
Но вернёмся в 1969 год. Дора Борисовна перебралась в Тель-Авив. Она неплохо освоила иврит, могла говорить, читать, писать. Её взяли на работу в Центр истории евреев при Тель-Авивском Университете. И она стала писать нам письма.
В Москве письма из Израиля от немногих тогда уехавших ходили по рукам, их зачитывали до дыр, пытаясь представить и понять незнакомую жизнь. В большинстве этих писем было «много ахов и охов», но очень мало живых описаний. Дора писала нам каждую неделю, по 2-3 страницы, подробно описывала всё, что видела вокруг себя – быт, людей, автобусы, улицы, магазины. Таких писем из Израиля, кроме неё, никто не писал. Всё было так непохоже на единственно знакомую нам «советскую действительность»…
В конце апреля мы с Барухом поехали в Ленинград на неделю, на «майские праздники». Письма Доры Борисовны мы повезли с собой.
Перепечатка, переиздание или публикация материалов этого раздела в любом виде без разрешения администрации сайта запрещены.
|
|
