 |
|
|
После лагеря.
4. ПОСЛЕ ЛАГЕРЯ
Год 1965 начался для Доры обилием поздравительных открыток от друзей и родственников. 25 апреля кончался семилетний срок заключения. Для Доры это не было праздником: слишком хорошо она понимала, что «воля» весьма условна. Ни кола, ни двора: комнату в Москве забрали, отдали той самой соседке, из чьей комнаты гэбэшники их подслушивали перед арестом.
Вернуться в Москву им не дадут. Устроиться на учительскую работу тоже не дадут, никакой другой работы они оба делать не могут. Муж и до ареста был больным человеком, а теперь и вовсе передвигался с трудом. В 1966-м ему будет 60, а ей 55 лет, можно хотя бы рассчитывать на пенсию по старости, но до этого надо год прожить. Боря, сын, конечно постарается помочь, но не хотелось бы его нагружать этими заботами, ему и так нелегко.
Жаловаться на свои беды Дора не привыкла, но всё же с некоторыми друзьями обсуждала это всё за месяц до конца срока. Обсуждал и Семён. Друзья предлагали разные планы. Один из них предложил ехать в Житомир к его жене: у неё можно пожить первое время, а потом устроятся. Это показалось удачным выходом из сложного положения. Барух:
Так мои родители приехали в Житомир. Лиза Хацкевич их приютила, а потом на деньги, собранные нашими родственниками, - а их, родственников, у нас было немало и в Москве, и в Ленинграде, - купили в Житомире однокомнатную кооперативную квартирку. Впрочем, не только родственники. Было у меня и такое приключение:
Июнь 1965-го. Последний день занятий в школе. Нужно ехать в Житомир, повидать родителей. Но ещё неделю назад сказали мне друзья, что вечером в Москве, в театре сада «Эрмитаж», выступает артистка из Израиля. Как я ни торопился, но к началу почти опоздал, касса уже закрылась. Билета нет, стою в растерянности. Вижу, вышел из аллеи человек и идёт прямо ко мне:
- Нужен билет?
- Да…
- Давай три, – протягивает билет.
Отдал я три рубля, схватил билет и помчался в зал, на ходу пытаясь рассмотреть номер места. Пятый ряд! В центре! Протискиваюсь к своему пустому креслу, единственному в ряду, если не во всём зале, сажусь. И сразу вижу, что в ряду передо мной – всё Израильское посольство, у всех израильские значки на груди. Оглядываюсь на соседей справа и слева – гебисты, такие классические рожи, не ошибёшься. Сердце ёкнуло: не иначе, какую-то ловушку мне подстроили. Что делать? Уйти – жалко, когда ещё удастся увидеть израильскую артистку. Останусь, будь что будет.
В это время прямо передо мной из «посольского» ряда встаёт мужчина, оборачивается, как бы разглядывая зал, останавливает взгляд на мне и, глядя на меня в упор, произносит губами, почти беззвучно:
- Бен морим?
Я понимаю, это на иврите значит «сын учителей».
- Кен, – отвечаю, – да.
- Эйх hем? (как они?)
- Бэсэдэр, – говорю, – в порядке.
Он садится, и в «посольском» ряду идёт какое-то шевеление, шёпот, я различаю слова «бен морим» несколько раз. Через минуту он встаёт опять, поворачивается, обводя взглядом зал, и кладёт свой кулак на спинку кресла передо мной. Искоса поглядываю на сидящих рядом. «Мои гебисты» справа и слева заняты разговорами со своими соседями. Кладу свою ладонь рядом с его рукой, и под мою ладонь всовывается пакетик. Зажав ладонь в кулак, убираю руку и сую пакетик к себе в карман. Сидящие рядом со мной гебисты ничего не заметили, кажется.
Сердце колотится. Если задержат – я даже не знаю, что я получил. Уйти невозможно, зал набит битком, вот-вот начнётся концерт.
С трудом дождался перерыва и – не вынимая руку из кармана, бегом в туалет. Закрывшись в кабинке, разворачиваю пакет… деньги! Пятьсот рублей! Это больше, чем моя зарплата за полгода!
Спрятал в карман, вышел. Что делать? Уйти с концерта – жалко, хочется послушать. Вернуться на своё место между двумя гебистами – страшно. Захожу в зал. На заднем ряду с краю сидит пожилая еврейка. Я подошёл к ней и предложил поменяться местами: у меня место в центре зала, в пятом ряду, а мне надо сразу в конце уходить… Она согласилась с радостью. А я таки дослушал концерт и уехал ночевать к Даше.
Наутро звоню в Житомир:
- Мама, я завтра еду к вам, что привезти?
- Ты знаешь, если можно достать газовую плиту с духовкой - очень нужна.
Сказал я Даше, что деньги мне дали друзья, а мама просит газовую плиту. Ну, Даша в таких делах разбиралась прекрасно. Позвонила одному знакомому, второму, велела мне поехать в какой-то магазин. Человек, к которому Даша послала меня, вытащил новенькую газовую плитку с духовкой, помог мне её упаковать и отвезти на Киевский вокзал, где я купил билет до Житомира и сдал упакованную печь в багаж.
Утром, приехав в Житомир, нашёл маму и папу. Газовую печку установили в тот же день, и мама с облегчением сказала:
- Ну вот, хотя бы сварить, испечь могу.
Оставшиеся деньги – около 400 рублей – я оставил им. Они ведь ещё даже пенсию не получали, а на эти деньги можно было прожить какое-то время.Инициатором этой заботы о семействе Подольских-Кустанович был Давид Хавкин. Вокруг Хавкина и других освободившихся из заключения евреев – Меира Гельфонда, Вили Свечинского и других – к 1965-му году сложилась в Москве славная компания сионистов. Разрозненные сионистские группы расширились, создали устойчивые связи между городами, превратились в настоящее национальное еврейское движение. Многие бывшие зэки вошли в это движение. Кроме постоянной связи с «Нативом», они создали регулярную связь с Ригой и Вильнюсом, где евреи подпольно печатали еврейский самиздат: Бялика, Черниховского, Жаботинского. Иосиф Хорол, освободившийся из лагерей Воркуты ещё в 1956-м, привозил в Москву по 200-300 экземпляров. Из Москвы другие люди развозили эту литературу по разным городам Советского Союза. Барух Подольский тоже участвовал в этих делах.
Давид Хавкин:
«После «отсидки» я наладил в Москве постоянную связь с израильским посольством. Я понимал, что за мной следят, но зато у меня появилось много друзей из правозащитников, которые сидели вместе со мной в лагере.
Там, где люди 24 часа каждый день на глазах друг у друга долгие годы, все обо всех знают. И когда я вернулся в Москву, там уже было много моих знакомых. Они занимались своим делом, а я своим, но мы друг другу помогали, чем могли. Я, например, помог им по технической части, сделал устройство, которое обеспечило запись хода суда над Синявским и Даниэлем, а они все мои письма и информацию передавали на Запад. Более того, они мне гарантировали защиту. Если со мной что-то случится, весь мир будет об этом знать. У них в Москве были надежные связи, которые складывались годами.»1
Давид Хавкин, сумевший вернуться в Москву после лагеря, стал делать такие вещи, которые до него никто из евреев делать не решался. Например, брал свой кассетный магнитофон (кто-нибудь сегодня помнит этот трёхкилограммовый ящик, который в 60-х годах служил нам рупором свободы?), вставлял в него кассету с еврейскими песнями на идише и на иврите, заходил в метро и включал эту музыку на полную громкость. Реакция неевреев – безразличие, иногда – любопытство. Реакция евреев – либо страх и стремление убежать от «этого сумасшедшего» подальше, либо явный интерес с желанием познакомиться. Немало евреев в Москве начали свою дорогу в Израиль с этого знакомства.
Едва ли не первой заботой Давида Хавкина стало оказание помощи евреям, сидящим в лагерях Гулага, сионистам прежде всего. Он собирал их имена и адреса и передавал людям «Натива – секретного отдела в посольстве Израиля. В числе первых в этом списке были Дора Кустанович и её муж Семён Подольский – «морим» (учителЯ на иврите), и Борис, их сын – «бен морим». Передачу денег для них организовал Давид Бартов, тогда работник «Натива» в Москве. Это была филигранная работа под самым носом у московского КГБ.
Но в Житомире, куда после войны вернулись на пепелища десятки тысяч евреев, ничего такого не было. После освобождения из лагеря Дора с Семёном оказались в глухом окружении. Несколько местных евреев, помогавших им как-то приспособиться к жизни в провинции, выглядели отчаянными смельчаками: все знали, что за этими бывшими зэками, да ещё и сионистами, наблюдает КГБ, и боялись даже подходить.
Единственным огоньком, как и в 1955-м, светилась надежда уехать в Израиль. Кто-то ведь сумел выехать из Львова! Две или три семьи получили разрешение и уехали в Израиль в 1965-м году, слухи об этом дошли даже до евреев Житомира. Семён, иногда по субботам ходивший в единственную тогда в городе синагогу, принёс это удивительное известие.
Но вскоре приехала к ним в гости Тина Бродецкая, совершив длинное путешествие поездом из Москвы до Житомира специально для того, чтобы повидаться с Дорой Борисовной. Она поведала другую историю: в Прибалтике большая группа евреев уже несколько лет пытается получить разрешение на выезд в Израиль.
- Если там пробьются, будем пробовать и мы, – сказала Тина.
1 http://www.angelfire.com/sc3/soviet_jews_exodus/Interview_s/InterviewKhavkin.shtml
Перепечатка, переиздание или публикация материалов этого раздела в любом виде без разрешения администрации сайта запрещены.
|
|
